«– Всё, что я знаю о памяти, заключено в крови, – сказала Кара. – Кровь человека может рассказать тайны о его происхождении. В крови история его жизни, и история его отца, и отца его отца. Но...
– Тогда давай. Мне нравятся хорошие истории, а если они обо мне, так это ещё и лучше!
– Но, – она продолжала говорить таким тоном, который всегда означает, что говорящий ведёт к "нет". – Я новичок. Нужна целая жизнь, чтобы выучить язык крови. Скилфа могла бы показать тебе день по твоему выбору, или выудить какую-нибудь тайну, которая лежит так глубоко, что её не высказать. Моё искусство менее... точное.
– Ну, попробуй? – я состроил ранимое выражение, от которого тают женщины.
Кара сжала губы в тонкую линию, пристально рассматривая моё лицо. Её очень голубые глаза двигались так, словно я был книгой, которую она могла прочесть. Я увидел, как расширились её зрачки. Отчего-то она клюнула на мою обычную щенячью уловку. А я почувствовал некоторое разочарование. Мне-то хотелось, чтобы Кара была более... магической. Более сильной.
За многие годы я понял, что женщины хотят меня спасти. И неважно, насколько я плох. Неважно, насколько плохим они видят меня – даже когда я отделывался от их друзей ради забавы, или каждый день изменял с очередной придворной дамой – если я показывал женщине хоть крупицу надежды, что могу искупить свою вину, то многие, и даже самые умные, самые нравственные, самые мудрые, попадали в мою ловушку. Похоже, перспектива приручить опасного распутника, которому на них, скорее всего, плевать, была для некоторых слаще, чем, к примеру, такой сильный и нравственный человек, как Снорри. Не спрашивайте меня, почему... Для меня в этом нет смысла – я просто благодарю Бога за то, что он создал мир таким.
Но здесь, в лодке, желая знать правду, возможно впервые в жизни желая познать себя, я бы предпочёл сидеть рядом с женщиной, которая могла видеть меня насквозь.»
Думал, что косяк переводчика, но и в оригинале «in his demon-black Turkman plate» - это что за доспех?
«Она выше меня, а Улламер Контаф в своей демонически-чёрной туркменской броне возвышается и над ней.»
Герой раскрыт просто прекрасно:
«– Хороший пацанёнок. – Снорри кивнул в сторону Хеннана, ждавшего нас на тропе.
– Только не называй его так при троллях. Они в два укуса его сожрут, и даже разбираться не станут, пацанёнком ты его назвал, или козлёнком. – Я посмотрел на парня, который съёжился от ветра. Я считал, что он хороший пацан. На самом деле, раньше мне не представлялся случай подумать о детях, как о хороших, или как о плохих – просто они маленькие, путаются под ногами, и удивительно много шумят о том, за какие места я трогал их старшую сестру.»
И ведь помогло!
«Я протянул двумя пальцами серебряную крону, чтобы отвлечь его внимание.
– Можешь взять себе эту монету, или можешь получить от меня самый ценный совет, который дал мне однажды мудрый человек. Я этим советом ни с кем не делился.
Услышав это, Снорри оглянулся и, подняв бровь, посмотрел на нас обоих.
– Ну? – спросил я.
Хеннан нахмурил лоб, уставившись на монету, потом на меня, и снова на монету.
– Я... – он протянул руку, потом отдёрнул. – Я... совет, – выпалил он, словно слова причиняли ему боль.
Я глубокомысленно кивнул.
– Всегда бери деньги.
Хеннан непонимающе смотрел, как я убирал монету в карман и укутывался в одеяло. Снорри фыркнул.
– Погоди... чего? – замешательство Хеннана сменилось гневом.
Снорри пошёл вперёд, а я за ним.
– Всегда бери деньги, пацан. Выгодный совет.»
Вот бы проверить, а?
«Нам кажется, что мы не растём. Но это потому, что рост происходит так медленно, что он для нас незаметен. Я знал стариков, которые говорили, будто бы внутри чувствуют себя двадцатилетними, или что тот мальчишка, который когда-то с безрассудством юности носился сломя голову, до сих пор живёт в них, связанный лишь старыми костями да ожиданиями. Но когда оказываешься в голове самого себя в детском возрасте, понимаешь, что всё это сказки, самообман. Ребёнок в Вермильонском дворце, который носит моё имя, видит мир теми же глазами, что и я, но отмечает другие вещи, выбирает другие возможности и приходит к другим выводам. У нас мало общего, у этого Ялана Кендета со мной. Мы разделены целым морем лет. Он живёт более полно, его не гнетёт опыт, его не изуродовал цинизм. Его мир больше, чем мой, хотя он почти не покидал стен дворца, а я уже добирался до краёв земли.»
Крайне добротно, и история закончена как надо.