«Низший-4» и «Низший-5», Руслан Михайлов
Ещё два то́ма хорошего цикла:
«С легким поклоном паренек удалился, но не успел он скрыться за дверями, как внутрь впорхнул десяток разнополых ночных бабочек.
Ну как впорхнули... опущенные плечи и головы, сгорбленные спины, тяжелая бредущая походка, хриплые усталые голоса, лица в потеках макияжа, потерявшие блеск тряпки висят на их немало повидавших за ночь телах как пожухлые дырявые листья.
И ведь это элита – раз их пустили перекусить в этот зал.
Элитные смачные сукки отработавшие всю ночь. Истерзанные, изможденные, ненавидящие всех и вся.
Почему это зрелище кажется мне знакомым – возвращение домой усталых и переставших имитировать счастье шлюх. Почему это зрелище не кажется мне отталкивающим? Скорее привычным, но очень давним...
Я был сутенером в прошлой жизни?
Очень сомневаюсь. Не те у меня навыки. Не тот характер.
Но мне определенно знакомы эти вытянувшиеся и посеревшие от усталости лица с размазанным макияжем, отчего сукки больше похожи на списанных в утиль несмешных клоунов, нестройно шагающих в жерло крематория...»
Это, собственно, ключевая линия:
«– Зачем нам наверх?
– Там ответы.
– Ответы? Ответы на что?
– На все это дерьмо – отозвался я, выразительным жестом указывая на окружающий нас омерзительный пейзаж.
– Да с чего ты взял? Тут за весовых гномов считают. А они под нами. Нам даже за вход есть чем заплатить – отдадим расписную клешню Йорки, погундим с парой тамошних бугров, заимеем связи, поимеем выгоды.
– Ага – рассмеялся я – Заимеем. Поимеем. Вот все самое дерьмовое в мире начинается именно с этого, Рэк. Когда ты пытаешься не установить и заработать, а кого-то поиметь и что-то заиметь. Легко ты руки чужие как пропуска к своей сладкой жизни отдаешь.»
Потому, что главного героя так просто не остановить:
«– Ты меняешься. И меняешься быстро. Есть два варианта – либо ты продолжишь меняться и станешь такой как я, либо сдашься и предпочтешь отойти в сторонку и жить мирной жизнью. Сегодня у тебя и Баска был шанс уйти. Почему не ушли?
– Потому что ты мудак!
– Исчерпывающе. И где-то я это уже слышал.
– Не знаю почему не ушли! Не знаю! Но не знаю и почему иду с тобой дальше. Чем мы сейчас плохо живем?
– Чем мы сейчас плохо живем? – повторил я и тихо рассмеялся – Ты серьезно?
– А что? Настоящая теплая постель – только попроси. Шикарная жрачка. Рыба, гоблин! Рыба! Мы жрем настоящую рыбу! У нас теперь неплохое оружие. Я научусь стрелять – и с плуксами станет воевать еще легче.
– Вспомни себя – попросил я.
– В смысле?
– Вспомни себя недавнюю. Когда мы разобрались с Джонни и его ушлепками, когда создали группу, познакомились с Баском, когда началась регулярная подработка и мы все начали выходить из минуса – ты ведь тогда была счастлива. Помнишь?
– Конечно помню! Жизненное пике наконец-то закончилось. Спасибо тебе. Если бы не ты...
– Я не об этом. Ты тогда была счастлива. Да?
– Говорю же – да.
– Ну так давай вернемся, – предложил я.
– Ржешь и жжешь? Опять твои тупые приколы? Я ведь с тобой по серьезному...
– Заткнись и слушай – рыкнул я – Какие приколы? Я тоже на полном серьезе – давай вернемся. На Окраину. В нашу родную тихую кляксу, где мы самые крутые перцы. Станем таскать ведрами серую слизь, ходить на зачистку плуксовых гнезд, получать дополнительные задания от системы, а иногда наведываться на славный семнадцатый перекресток и брать работу бурлаками – уже чисто для души. Давай. Собирайся, буди наших – и двинулись. Вернемся в счастливые места и времена. Заживем с улыбками на бледных харях. Готова?
Молчание...»
Увы, знакомо:
«– Ты серьезно, Оди? – стоящая сзади Йорка ткнула меня коленом в спину – Это... это же разумный мешок дерьма с длинной подлой рукой. Убить его – милосердие.
– А червя убить почему тогда не милосердие? – приподнял я удивленно бровь, повернув голову и глядя на Йорку снизу-вверх – Тоже ведь милосердие? Че ему мучиться без ножек и ручек? Насилуй кто хочешь, издевайся кто хочет...
– Это другое! Червь... червь человек! Его жалко!
– Тебе жалко червя лишь из-за беспомощности, похожести на себя саму и боязни однажды оказаться на его месте – проворчал я – Человек тот еще гнида черствая. Ему жалко лишь тех, кто кажется ему маленьким, милым и хоть чем-то похожим на него самого. Ой девушка без ног – бедняжка! Ой птичка со сломанным крылышком – надо ей срочно помочь! Ой старушка упала – поднимите ее! Ой серийного убийцу-насильника хотят казнить – это же бесчеловечно! Давай устроим протест! Ой тут какой-то склизкий стонущий разумный мешок – фу! Убейте его из милосердия!
– Да хоть бы и так! Птички со сломанными крылышками трупы не жрут!
– Мало ты птичек видала, похоже, – хмыкнул я.»
И о «доброте» Системы хорошо:
«– А дэвы? Их мясо даже Хван сожрать не стал – а он жрет протухшую падаль! Помнишь, как он рассказывал, что последних пауков доедал, когда их мясо уже стало таким мягким, что пенилось как кремовое мыло и само с чавканьем с костей слезало?
– Угх... помню...
– После встречи с дэвами я и задался вопросом – продолжил я – Это же вопрос, лежащий на самой поверхности. Мы живем в мире, где с человеческими телами проводят занятные манипуляции. Обращаются с телами как с конструкторами. Легко играют с генами, смешивая их в причудливый коктейль. Вот и ответь – насколько сложно добавить в наши тела – пусть даже регулярно повторяемой бесплатной инъекцией – что-то вроде гормона, вещества или чего-то там еще, что попросту сделает наше мясо либо ядовитым, либо вызывающим кровавую диарею для любого ублюдка, кто его решит сожрать? Призмы, жавлы и плуксы не в счет – пусть жрут. Но вот чтобы сучий гоблин решивший сожрать другого гоблина обдристался бы вусмерть, сам бы пополз в медблок моля прикончить его. Но система этого не делает! И мясо одного гоблина по-прежнему остается сладким угощением для другого. Ответь мне, Баск. Почему?
Зомби молча развел руками. Промолчала и Йорка. Хван что-то пробухтел, но тут на его пути попался достаточно крупный жавл и он предпочел заняться перекусом. Оглядев всех, я усмехнулся:
– Что и никто не скажет какой-нибудь трогательной хрени вроде "Пути Матери неисповедимы"? Йорка. Ты ведь звала ее мамой.»
Как такие выверты автору в голову приходят - просто диву даёшься. Жду продолжение.
«С легким поклоном паренек удалился, но не успел он скрыться за дверями, как внутрь впорхнул десяток разнополых ночных бабочек.
Ну как впорхнули... опущенные плечи и головы, сгорбленные спины, тяжелая бредущая походка, хриплые усталые голоса, лица в потеках макияжа, потерявшие блеск тряпки висят на их немало повидавших за ночь телах как пожухлые дырявые листья.
И ведь это элита – раз их пустили перекусить в этот зал.
Элитные смачные сукки отработавшие всю ночь. Истерзанные, изможденные, ненавидящие всех и вся.
Почему это зрелище кажется мне знакомым – возвращение домой усталых и переставших имитировать счастье шлюх. Почему это зрелище не кажется мне отталкивающим? Скорее привычным, но очень давним...
Я был сутенером в прошлой жизни?
Очень сомневаюсь. Не те у меня навыки. Не тот характер.
Но мне определенно знакомы эти вытянувшиеся и посеревшие от усталости лица с размазанным макияжем, отчего сукки больше похожи на списанных в утиль несмешных клоунов, нестройно шагающих в жерло крематория...»
Это, собственно, ключевая линия:
«– Зачем нам наверх?
– Там ответы.
– Ответы? Ответы на что?
– На все это дерьмо – отозвался я, выразительным жестом указывая на окружающий нас омерзительный пейзаж.
– Да с чего ты взял? Тут за весовых гномов считают. А они под нами. Нам даже за вход есть чем заплатить – отдадим расписную клешню Йорки, погундим с парой тамошних бугров, заимеем связи, поимеем выгоды.
– Ага – рассмеялся я – Заимеем. Поимеем. Вот все самое дерьмовое в мире начинается именно с этого, Рэк. Когда ты пытаешься не установить и заработать, а кого-то поиметь и что-то заиметь. Легко ты руки чужие как пропуска к своей сладкой жизни отдаешь.»
Потому, что главного героя так просто не остановить:
«– Ты меняешься. И меняешься быстро. Есть два варианта – либо ты продолжишь меняться и станешь такой как я, либо сдашься и предпочтешь отойти в сторонку и жить мирной жизнью. Сегодня у тебя и Баска был шанс уйти. Почему не ушли?
– Потому что ты мудак!
– Исчерпывающе. И где-то я это уже слышал.
– Не знаю почему не ушли! Не знаю! Но не знаю и почему иду с тобой дальше. Чем мы сейчас плохо живем?
– Чем мы сейчас плохо живем? – повторил я и тихо рассмеялся – Ты серьезно?
– А что? Настоящая теплая постель – только попроси. Шикарная жрачка. Рыба, гоблин! Рыба! Мы жрем настоящую рыбу! У нас теперь неплохое оружие. Я научусь стрелять – и с плуксами станет воевать еще легче.
– Вспомни себя – попросил я.
– В смысле?
– Вспомни себя недавнюю. Когда мы разобрались с Джонни и его ушлепками, когда создали группу, познакомились с Баском, когда началась регулярная подработка и мы все начали выходить из минуса – ты ведь тогда была счастлива. Помнишь?
– Конечно помню! Жизненное пике наконец-то закончилось. Спасибо тебе. Если бы не ты...
– Я не об этом. Ты тогда была счастлива. Да?
– Говорю же – да.
– Ну так давай вернемся, – предложил я.
– Ржешь и жжешь? Опять твои тупые приколы? Я ведь с тобой по серьезному...
– Заткнись и слушай – рыкнул я – Какие приколы? Я тоже на полном серьезе – давай вернемся. На Окраину. В нашу родную тихую кляксу, где мы самые крутые перцы. Станем таскать ведрами серую слизь, ходить на зачистку плуксовых гнезд, получать дополнительные задания от системы, а иногда наведываться на славный семнадцатый перекресток и брать работу бурлаками – уже чисто для души. Давай. Собирайся, буди наших – и двинулись. Вернемся в счастливые места и времена. Заживем с улыбками на бледных харях. Готова?
Молчание...»
Увы, знакомо:
«– Ты серьезно, Оди? – стоящая сзади Йорка ткнула меня коленом в спину – Это... это же разумный мешок дерьма с длинной подлой рукой. Убить его – милосердие.
– А червя убить почему тогда не милосердие? – приподнял я удивленно бровь, повернув голову и глядя на Йорку снизу-вверх – Тоже ведь милосердие? Че ему мучиться без ножек и ручек? Насилуй кто хочешь, издевайся кто хочет...
– Это другое! Червь... червь человек! Его жалко!
– Тебе жалко червя лишь из-за беспомощности, похожести на себя саму и боязни однажды оказаться на его месте – проворчал я – Человек тот еще гнида черствая. Ему жалко лишь тех, кто кажется ему маленьким, милым и хоть чем-то похожим на него самого. Ой девушка без ног – бедняжка! Ой птичка со сломанным крылышком – надо ей срочно помочь! Ой старушка упала – поднимите ее! Ой серийного убийцу-насильника хотят казнить – это же бесчеловечно! Давай устроим протест! Ой тут какой-то склизкий стонущий разумный мешок – фу! Убейте его из милосердия!
– Да хоть бы и так! Птички со сломанными крылышками трупы не жрут!
– Мало ты птичек видала, похоже, – хмыкнул я.»
И о «доброте» Системы хорошо:
«– А дэвы? Их мясо даже Хван сожрать не стал – а он жрет протухшую падаль! Помнишь, как он рассказывал, что последних пауков доедал, когда их мясо уже стало таким мягким, что пенилось как кремовое мыло и само с чавканьем с костей слезало?
– Угх... помню...
– После встречи с дэвами я и задался вопросом – продолжил я – Это же вопрос, лежащий на самой поверхности. Мы живем в мире, где с человеческими телами проводят занятные манипуляции. Обращаются с телами как с конструкторами. Легко играют с генами, смешивая их в причудливый коктейль. Вот и ответь – насколько сложно добавить в наши тела – пусть даже регулярно повторяемой бесплатной инъекцией – что-то вроде гормона, вещества или чего-то там еще, что попросту сделает наше мясо либо ядовитым, либо вызывающим кровавую диарею для любого ублюдка, кто его решит сожрать? Призмы, жавлы и плуксы не в счет – пусть жрут. Но вот чтобы сучий гоблин решивший сожрать другого гоблина обдристался бы вусмерть, сам бы пополз в медблок моля прикончить его. Но система этого не делает! И мясо одного гоблина по-прежнему остается сладким угощением для другого. Ответь мне, Баск. Почему?
Зомби молча развел руками. Промолчала и Йорка. Хван что-то пробухтел, но тут на его пути попался достаточно крупный жавл и он предпочел заняться перекусом. Оглядев всех, я усмехнулся:
– Что и никто не скажет какой-нибудь трогательной хрени вроде "Пути Матери неисповедимы"? Йорка. Ты ведь звала ее мамой.»
Как такие выверты автору в голову приходят - просто диву даёшься. Жду продолжение.