«Во дворе, несмотря на вечер, кипела жизнь. Бормотал репродуктор радиационной опасности под аркой, играли в карты за столиками на детской площадке, пацаны носились по спортплощадке с мячом, тетки о чем-то рассуждали возле доски объявлений, девчонки играли в догоняшки – и дворовый надзиратель торчал в будочке-стакане, так называемый смотрящий. Обычный вечер обычного первого августа две тысячи пятьдесят пятого года. Обещали в ближайшее время открыть интернет, говорили, что там будут выложены бесплатные фильмы, может, даже западные, но пока что все развлечения сосредотачивались во дворе. Не телевизор же смотреть. Там всего-то три канала, и всё смотренное-пересмотренное не по одному разу.
Она тихонько пристроилась подальше от спортплощадки. Итак, прежде всего: она – девочка. Шесть лет, через месяц первый раз в нулевой класс. Неразвитая, малоподвижная. В семье – нежеланный ребенок. Кавказское отродье? Ну... да. Отродье она бы исключила, а так – один в один грузинка. Или осетинка. Или черкешенка. Или... да много их, на русский неопытный взгляд одинаковых с лица. При том, что родители вроде бы русские. Что-то крылось в ее появлении на свет не очень приличное. Как будто залетела маменька по пьяни от собственного начальника. Случайно.
Отец... Тяжелый случай. Хотя мужчина красивый. Рослый, светловолосый, челюстью кирпичи можно ломать – настоящая арийская бестия. Атлет, и мужское достоинство ого-го какое. Форма у него красивая, вся в ремнях, мужественная такая. Она, как увидела отца впервые, так сразу и влюбилась. Ну настоящий папа! А он как даст по почкам, аж в глазах потемнело...
Она помрачнела от неприятных воспоминаний. Отец ее за родную не считает, вот в чем проблема. Правильно не считает, чужая кровь у нее на лице пропечатана, но... бить, да со всей силы? Прирезать бы гада, как обещала!»
Единственный бонус - вот:
«И еще в ней проснулась память прадеда. Как? Да кто его знает. Как-то. Колоритный был старик, на многое способный. Злой, умный... убежденный коммунист, кстати. Ни разу не состоявший в партии, стихийный бунтарь и революционер. Любимая присказка – "взять бы автомат да очередью". Со своим умом – всю жизнь работал плотником, нормальное для России дело. Зачем вернулся к жизни? Она сильно надеялась – чтобы помочь. Маленькой девочке за шесть лет радости досталось мало. Это ж как ей прилетало, что она дозвалась на помощь единственного настоящего мужчину в роду?! А говорят – маленьких любят. Ну, может, сейчас уже не любят, это ж будущее. Кто его знает, как оно сейчас. Она – точно не знает. До сегодняшнего дня она из двора не выходила, да и из квартиры редко и с опаской. Но сейчас впереди жизнь, целая длиннющая жизнь, и все можно узнать, исследовать и исправить! С ее памятью пожившего человека она такого натворит! Кстати – а что именно исправить?»
Общество показано - мама дорогая:
«– Привыкай быстрей! – буркнул он. – Видишь тубус аварийной ширмы? За ним чужой блок, там только толпой можно ходить!
– Я маленькая девочка! – удивилась она. – Что мне сделают?
Андрей объяснил простыми словами, что ей сделают. К его удивлению, Зита не покраснела, не смутилась.
– За такое посадят, – заметила она серьезно.
– Не посадят, – снисходительно сказал Андрей. – После революции у нас общество гражданской самостоятельности. Сами за себя отвечаем, государство ни при чем. Вырастешь, будешь изучать в седьмом классе на "Обществе и государстве". Если не покалечат – ничего никому не будет.
– А как жить девочкам?
– Ну, родственники защищают, – пожал плечами Андрей. – Друзья, соседи... мы в кино всегда толпой ходим.
– Вот это встряла... – пробормотала она и задумалась с каменным лицом. Андрей недавно заметил: если сестра думает о чем-то серьезном, ее лицо ничего не выражает.
– Ну, а чего я хотела увидеть? – буркнула она в результате. – Если государство полвека назад начало избавляться от ответственности за граждан, к чему еще могли прийти? Тенденция. Мля.
И она снова надолго задумалась.
– Меня один нехороший мальчик обижает, – вдруг сказала она. – Пинает. Грозился в подвал затащить. Защитишь?
– Кто? – осторожно спросил Андрей.
– Младший Мальцев.
Андрей замялся. Младшего Мальцева он знал – обычный дрищ. Но вот старший Мальцев... у-у-у! Этот сам кому угодно... не, если б не Мальцев, а кто другой, можно бы шугануть!
– Я подошла к нему поговорить, – пробормотала девочка. – Объясниться, подружиться, может... а он сразу начал меня бить. Кулаками. По лицу. Хорошо, он маленький, я закрылась, лицо не достал. Зато шел до самого подъезда и бил. Ногами тоже. А остальные смотрели и смеялись. Андрюша, он психически ненормальный. Сделай с ним что-нибудь, или он меня покалечит.
Андрей тоскливо вздохнул. Эх, если б у Малька не было старшего брата! И если б Зита не была грачкой. Грачиков положено бить – они на Кавказе вон что творили! Зиту любой может нагибать, и все одобрят и поддержат. Что, одному драться со всем двором?! А так бы он, конечно, защитил!
– Понятно, – пробормотала Зита. – Значит, сама. А как? Вы же по одному не ходите, только толпой.
Андрею почему-то стало стыдно.
...
– А если он найдет, то убьет! – злорадно сказал Андрей. – И ему ничего за это не будет! А знаешь, почему? Не знаешь, вы это в пятом будете проходить! В России – безусловная правота полицейских! Они всегда правы, потому что нас защищают!»
В школе не радостнее:
«И снова учитель не нашел, что ответить. Его и самого иногда коробило от присутствия "положенца" на уроке, когда в учительскую речь то и дело врывается злобное "эй, вы, там, уроды, заткнулись все!" – но кто он такой, чтоб отменять решения руководства? Дирекция школы посчитала, что дисциплину в младших классах легче всего поддерживать кулаками старшеклассников, что это полностью согласуется с курсом страны на гражданскую ответственность – не ему, бывшему политкаторжанину без погон, бороться с устоявшейся традицией. Откроешь рот, привлечешь внимание штурмовиков – и получишь в темном углу дубинками по почкам. А то и не в темном. Штурмовики – волчата Ферра, их поощряют за подобные шалости.»
Я вот не уверен, что грамотность так уж важна - разве что как маркер:
«Оп-па... пока она размышляла, учитель склонился над пультом, и на классной доске засветились слова. Да какие! Она даже не поверила глазам. "Первае синтября – щесливый день!" Вот это да! Реформа орфографии! И, похоже, перешли на фонетический принцип письма!
...
Ну, Зита и в такой обстановке могла учиться, и училась хорошо. А что там сложного, если после реформы русского языка можно писать как попало? Искусственный интеллект все равно прочитает! Но одна проблема все же имелась: контрольные тесты у Зиты выходили не лучшим образом, и она не могла понять, почему. Как можно заработать низкие баллы, если грамотность превышает необходимую в разы, как?
С этим вопросом она и подошла к учительнице после уроков. Учительница слушала ее, прикрыв глаза. Зита тактично старалась не смотреть на ее уродливое лицо. Строго говоря, конечно, не уродливое, просто огромный лоб, сухая челюсть и изможденные черты больше подходили черепу, чем живому человеку, а у учительницы именно такое лицо и было.
Учительница шевельнула бледной рукой, и Зита послушно замолчала.
– Ариадна, – безучастно сказала учительница. – Ариадна Иосифовна. Так меня зовут. Если взять инициалы в латинице, это означает искусственный интеллект, что тоже отчасти верно. Ты обратилась безлично, это симптом. Неуважение к старшим нужно скрывать тщательнее, милочка. Впрочем, неважно. По твоему вопросу: такая умная девочка, и не догадалась. У тебя хорошая грамотность. Но тесты разрабатываются государством, а государству от выпускников общих школ требуются формальность мышления и определенная тупость. Ты слишком умная.
Учительница говорила ужасные вещи равнодушным голосом, не меняясь в лице. А.И.? Искусственный интеллект... в смысле, робот? Кличка учительнице подходила, но ранее не встречалась, "Черепом" ее звали, это слышала.
– И что мне делать?
– Заучить стандартные ответы и не высовывать умище.»
Офигительной мощи́ вещь: рекомендую крепким духом и жду продолжение, благо, оно уже́ пишется...